Список зданий

Родился 4 февраля 1811 г. Умер 188? г. Австрийский подданный. В 1843 году Академией Художеств дано звание "назначенного" академика. В 1845 г. — звание неклассного художника за произведённые им постройки и исполнение программы на звание академика: "Здание для полиции в одной столице". В 1857 г. — академика за программу: "Проект почтамта в столице". Был преподавателем Одесской рисовальной школы Общества Изящных Искусств" [Кондаков С. Н. Юбилейный справочник Императорской Академии художеств. 1764-1914. Часть II биографическая, С. 362].

Гласный одесской городской думы первого созыва (с 1863 г.) [ОД-101].

"Моранди. — Общество изящных искусств. — Нилус

Рассказывают, что кода в восьмидесятых годах привезли из Италии в Одессу тело архитектора Моранди, первого вице–президента, первого вице–президента Одесского общества изящных искусств, то ученики рисовальной школы общества, успевшие позабыть о её первом устроителе, не особенно охотно собирались идти на пристань для встречи усопшего. Это глубоко возмутило друга Моранди, преподавателя школы, старика–итальянца, скульптора Иорини, который, придя в класс, закричал на своём ломанном русском языке на учеников: "Бестии! Не буль Моранди — не буль ты. Ступай на пароход!"

Вот это "не буль Моранди — не буль ты" следовало бы начертать золотыми буквами на фронтоне здания нынешнего Художественного училища, преобразованного из скромной рисовальной школы Одесского общества изящных искусств, основанного по мысли и при ближайшем содействии незабвенного для художественного мира Одессы Франца Осиповича Моранди.

Творятся иногда большие исторические несправедливости. 30-го прошлого мая все одесские газеты отметили пятидесятилетний юбилей Художественного училища, начавшего свою жизнь в 1865 году, и никто ни одной строчкой не обмолвился о том, что в том же 1865 году, но несколькими месяцами раньше, а именно 28 февраля было основано Одесское общество изящных искусств, по отношению к которому Художественное училище является только одной из ветвей (ибо, кроме школы рисования и черчения, были учреждены при обществе также музыкальные классы).

Когда говорят о ветках, хотя бы цветистых и плодоносных, не грех, право, вспомнить и о старом дереве, давшем им жизнь.

Кто такой был Моранди?

Было время, когда живописные берега Одессы, окаймляющие одну из красивейших на земном шаре бухт — наш исторический Хаджибейский залив, привлекали многих иностранных путешественников. Наиболее удобным путём в Россию из южной Европы, до сооружения железных дорог, был морской — через Константинополь и Одессу, благодаря чему в нашем городе попребывало проездом много французских и итальянских коммерсантов, художников, архитекторов, музыкантов, декораторов, ремесленников. Большинство из них, прельщённое новозарождавшейся жизни Одессы, осталось у нас навсегда. Все приезжие итальянцы, естественно, останавливались в доме нашего дедушки, Феликса Де–Рибаса, состоявшего до 1848 года в Одессе в должности неаполитанского генерального консула на всё Черноморское побережье.

У нас в семействе имеется и сейчас интересный в художественном и историческом отношении стол, составляющий след пребывания в доме дедушки проезжих итальянцев. Стол, деревянные части которого солидной работы Мерклинга, а на нём круглая мраморная доска, украшенная узорами из разноцветной мозаичной массы, сделанными для дедушки теми флорентийскими мастерами, которые были выписаны из Италии в Москву для мозаичных работ на мраморном иконостасе в храме Спасителя и задержавшиеся в Одессе вследствие установленного карантина.

Останавливались у дедушки и более сановитые гости. Известно, что Феликс Де–Рибас приютил у себя в 1814 году злосчастную неаполитанскую королеву Каролину и её сына принца Леопольда.

Посещали наш дом и те итальянские мастера, которые приезжали в Одессу для писания декораций для старого, сгоревшего Городского театра.

На стене у меня висит маленькая живописная картина. Она изображает морской берег в Италии, на жёлтой отмели которого высится корабль, по-видимому, только что разгруженный после долгого плавания. Матросы развешивают для просушки его паруса и снасти. На главном парусе буквы "Р. В.". Это инициалы художника Pietro Bello, одного из первых и лучших декораторов Городского театра.

Кстати, я много слышал от отца о прежних прекрасных декорациях в нашем сгоревшем театре. В те времена театральные мастера были мало знакомы с нынешними декоративными приспособлениями и эффектами. Не знали ещё тогда боковых кулис, изображающих тогда стволы деревьев с разветвлениями через всю сцену, углы домов, паперти церквей и начала улицы. Декорации писались только главные — для фона театра. Комнаты и дворцы не замыкались сверху потолками. Но зато декорации были настоящими картинами. Их писали настоящие художники, и ценность их была большая.

Не надо забывать, что как ни примитивны были прежние оперы по музыке, сюжеты их были весьма разнообразны и сложны. Когда несравненная Морикони выступала в россиниевской Семирамиде, декорация Городского театра изображала её знаменитые висячие сады , которые, правда, не висели, но были тем не менее великолепны. Или когда в другой опере того же Россини бас Ронкони пел молитву Моисея, то декорация изображала опалённые зноем берега Чёрного моря, хотя самое море, после счастливого прохода израильтян, колыхалось и волновалось усилиями нескольких десятков солдат Одесского гарнизона. Торжеством декоративного искусства в сгоревшем театре была роскошная постановка оперы "Ione" композитора Петрелло с декорацией, изображавшей последний день Помпеи.

Увы! Сгнили, сгорели, погибли навсегда старые декорации самого театра. Помнит ли ещё кто–нибудь декорации — не Пиетро Белло, конечно, относящиеся к началу истории Одессы, — а хотя бы Сарти? Или более близкие к нашему времени прекрасные работы Реджио (Беклемишева)?..

Так вот, в числе приехавших из Италии в Россию и оставшихся в Одессе художников были и Моранди. Рассказывали, что он тоже был декоратором в Городском театре. Но это неверно. Моранди был дипломированным архитектором и уже в сороковых годах, когда он прибыл в Одессу, имел звание академика. Это удостоверяется его подписью на составленном им плане города Одессы.

Мало помнят и ценят одесситы заслуги Моранди по составлению вышеупомянутого плана. Одесса, как известно, первоначально строилась по плану де–Рибаса и де–Волана, высочайше утверждённом императрицей Екатериной в 1794 году. По мере развития города план этот был несколько изменён, сначала в 1803 году и потом в 1814 г. С этого же времени до приезда Моранди, т. е. в течение тридцати с лишком лет, Одесса строилась и заселялась без всякого плана.

И де–Рибас, и де–Волан не предвидели широкого распространения города в сторону окраин. Они начертали прекрасный план центральной части Одессы, оставив вокруг неё пустые места. А, между тем, эти пустоты очень скоро заполнились и оживились. На Молдаванке, Слободке–Романовке, на Пересыпи, Бугаёвке, в Дальнике, на Фонтанах быстро возникли многолюдные селения, но жилища строились где кто хотел, причём никто не озабочивался ни об удобствах соседей, ни о проведении улиц, ни вообще о каком–либо планомерном благоустройстве селения. Это породило много затруднений для Одесского городского управления, которое вышло из них только благодаря услугам Моранди, взявшего на себя огромный труд по составлению с натуры расширенного плана Одессы с включением в него окраин.

План этот был закончен Моранди в 1849 году и тогда же высочайше утверждён.

Когда говорят о Моранди как о декораторе, то, вероятно, потому, что ему были часто поручаемы работы по переделке, в аккустическом и декоративном отношении, Городского театра.

О том же, что Моранди был серьёзным и знающим архитектором, можно судить по многочисленным сделанным им в Одессе постройкам. Известно, что по его плану была построена еврейская, главная синагога на Ришельевской улице. По его же проекту был распланирован Александровский проспект.

В Одессе подвизалось много итальянских архитекторов, создавших изящный стиль старых одесских домов: Фраполли, Даллаква, Торичелли, строитель Пале–Рояля Боффо и другие. Жил долго у нас до переезда в Петроград и знаменитый архитектор Монигетти. Но наиболее памятным в художественном мире Одессы остался всё–же Моранди.

Это был удивительный по натуре человек. Весь — огонь, фантазия, увлечение и наивность. Вечно суетившийся, обо всём и обо всех беспокоившийся. Я часто писал о нём в своих предыдущих очерках и упоминал, конечно, об известной всем старым одесситам его слабости: постоянно что–то измышлять. Но надо отметить, что он верил себе и искренно увлекался собственными измышлениями. Его выдумки были бесхитростны, шитые белыми нитками; они никого, кроме самого Моранди, не вводили в заблуждение. Да притом они всегда клонились к какому–нибудь добру.

Мало известна следующая его проделка. Он долго отсутствовал в Одессе и вернулся в неё в шестидесятых годах, не помню точно, в каком году и в какой день, но накануне его приезда "некто" поздно ночью посетил всех его знакомых и передавал через прислугу его визитную карточку: "François Morandi chevalier". На другой день друзья Моранди были очень удивлены, когда при встрече с ним, на вопрос о причине его позднего вчерашнего посещения, услышали, что он никуда ночью не заходил и никому никакой карточки не передавал. В подтверждение же этого он показал свои визитные карточки, на которых было написано: "François Morandi, architecte", т. е. архитектор, а не "chevalier" (кавалер).

— Но позвольте, Франц Осипович, кто же мог воспользоваться вчера вашим именем? — спросили его.
— Это мой двойник!

Надо сказать, что в те времена, в шестидесятых годах, много занимались в Одессе сомнамбулизмом, и вопрос о двойниках очень тревожил пытливые умы. Любопытно, однако, что "двойник" Моранди дал себе на визитной карточке титул: "chevalier", как раз за несколько дней до напечатания в одесских газетах официального сообщения о награждении настоящего Моранди кавалером какого-то ордена.

Моранди, в своём неиссякаемом воображении, постоянно переписывался с высокопоставленными
особами, оказывавшими будто бы ему своё милостивое покровительство. В его карманах всегда находились письма этих особ. Но когда кто-нибудь интересовался видеть эти письма "собственными глазами", то они оказывались оставленными дома.

Уличённый во лжи, Моранди плакал.

Моранди, благодаря своей живости, добродушию и неиссякаемому оптимизму, был искренно любим всеми. А бывал он в разных слоях одесского общества, везде заражая своею энергией. Это-то любезное свойство его души и дало ему возможность совершить великое чудо — объединить в одном кружке почти все разрозненные силы Одессы в области искусства.

Я не стану повторять здесь истории возникновения и развития Одесского общества изящных искусств. Она хорошо известна. Но так как о его пятидесятилетии, исполнившемся 28 февраля текущего года, почему-то забыли, а вспомнили лишь о таком же юбилее Художественного училища, преобразованного из рисовальной школы, основанной при обществе 30 мая 1865 года, то я не мог не посвятить нескольких строчек памяти Моранди. Напомню ещё, что учредителями общества были: из художников гг.: Анискевич, Цезарь и Пиетро Бони, Колович, Плис, Треско, Хойнацкий, Мильман, Паламоренко; из фотографов гг.: Мигурский, Федоровец, Хлопонин, Мичри; из архитекторов гг.: Боффо, Отон, Озмидов, Влодек; из людей науки профессора: Брун, Мурзакевич, Кондаков, из журналистов: редактор "Одесского вестника" П. Сокальский и французской газеты "Journal d'Odessa" — мой отец Михаил Дерибас; из музыкантов гг.: Занотти, Руф, Кузьминский, Джервази, Угонини и др. Если прибавить к этому, что самое деятельное участие в учреждении Общества принимали тогдашний генерал–губернатор Новороссийского края граф П. Е. Коцебу и дамы высшего света: светлейшая княгиня Е. К. Воронцова, графиня Шуазель, княгиня Е И. Манук–бей и другие, то мы поймём, какое поистине великое для художественной жизни Одессы дело совершил Моранди, сумев привлечь к служению музе изящных искусств лучших представителей тогдашней интеллигенции.

Не знаменательно ли, что общество, преследовавшее исключительно эстетические цели, возникло в Одессе почти одновременно с учреждением Новороссийского университета и в эпоху, целиком охваченную духом великих реформ! В то время, когда в Одессе вводились новые суды, новое городовое положение и когда весь общественный строй России претерпевал глубочайшие изменения, Моранди и его друзья продолжали поддерживать священный огонь искусства, веря и зная, что служение красоте не только не мешает жизни, а, напротив, ещё облагораживает её и даёт ей неиссякаемые ценности.

Я мало знаю историю рисовальной школы при обществе изящных искусств, преобразованную впоследствии в нынешнее художественное училище, состоящее в ведении Академии. Я знаю только, что когда открылась эта школа (30 мая 1865 года) в доме на Коблевской улице, то первый директор её, художник Мильман, сказал Моранди в ответ на его поздравления с началом дела: "Школы-то у нас есть. А будут ли в ней ученики?" Знаю и то, что Моранди, Мильман, Хойнацкий, братья Бони, Плис и другие художники, преподававшие в школе, сами создавали себе учеников, открывая таланты у совершенно не подозревавших о том одесситов и всячески привлекая их в свои рисовальные классы. Известно, что при обществе были учреждены даже особые воскресные классы для бесплатного обучения детей членов общества.

В особенности, конечно, был энергичен Моранди. У нас в доме был мальчишка Митя, сын часто упоминавшегося мною Яшки Дерибаса, настоящая фамилия которого была Котов. В каморке под лестницей он постоянно что-то малевал самоучкою, копировал все наши семейные портреты, употребляя на это грошовые краски. Моранди узнал о нем, потащил его в свою школу, и вскоре Дмитрий Котов стал очень хорошим портретистом. К сожалению, он умер в очень раннем возрасте. Известно, с другой стороны, что Моранди умел создавать для своей школы не только учеников, но и учителей. Я рассказывал уже раз, как он привлекал к преподаванию знаменитого впоследствии Вилье-де-Лиль-Адама, служившего тогда в одесском жандармском управлении и занимавшегося в часы досуга писанием картин акварелью. "Помилуйте, — сопротивлялся Вилье уговариваниям Моранди, — как я буду обучать других, когда я сам никогда нс учился?" — "Ничего, — отвечал Моранди, — вы будете учиться обучая".

Знаю и то, что в школе времён Моранди не было строго установленной системы преподавания. Художники, как в добрые времена итальянского Возрождения, ограничивались тем, что заражали учеников своим примером. Школа велась беспорядочно и постоянно нуждалась в средствах, которые Моранди добывал устройством разных лотерей, концертов с живыми картинами, семейных танцевальных вечеров и т. п., но в ней царил уже тогда тот дух бодрой, свободной и бескорыстной любви к искусству, который и до сих пор присущ лучшим представителям художественного мира Одессы.

Школа Моранди, после 25 лет неустойчивого существования, удостоилась наконец внимания императорской Академии художеств, которая признала её заслуги и приняла под своё покровительство. Преобразованное из неё художественное училище было поставлено сразу на строго академическую ногу. Но дух прежней школы оставался в нем, и новые преподаватели I Ладыженский, Костанди, Иорини и другие, к счастью для искусства, продолжали любовно поддерживать священный огонь, переданный им "стариками".

Тот, кто близко знает членов одесского товарищества южнорусских художников, большинство которых составляют бывшие питомцы художественного училища, тот не мог не поддаться обаянию особой симпатичности, личной и художественной, которою обвеяны и они сами, и их произведения. Во главе этого общества с самого его начала состоит дивный художник Кириак Константинович Костанди, и в нем сосредоточивается то доброе солнце Старой Одессы, лучи которого он так щедро отдаёт всем своим питомцам и товарищам.

Хотите вы ещё ближе проникнуться духом и ароматом милой одесской старины, посетите только что открывшуюся ретроспективную выставку художественных произведений П. А Нилуса.

Кто в Одессе не знает Петра Александровича Нилуса? Вы можете встретить его всюду, где есть что-либо хорошее, что-либо интересное, что-либо живописное: на крутом обрыве Ланжерона, перед тихо стелющимся морем, на бульваре, у монументальной лестницы, в кафе перед кружкой пива, на поле на Большом Фонтане, где колосится высокая рожь, на симфоническом концерте в Городском саду, под столетней трёхствольной акацией в летнем помещении Артистического клуба, на Соборной площади, в час, когда луна прячется за остроконечной колокольней, в роскошном саду Маразли, у мраморной балюстрады, в Хаджибеевском парке, у пруда с лебедями, на четвергах среди бесконечно любящих его товарищей, на омытом дождём асфальте уличных тротуаров или у столба с театральными афишами, привлекшими внимание изящной дамы в чёрном платье. Нилус — лучшее дитя Одессы. Он ее любит. Он готов отдать все растения Вселенной за одну акацию на Херсонской улице, все моря и все океаны за прибой у Малого Фонтана и женщин всего мира за одну одесситку.

В Нилусе удивительно сочеталась Старая Одесса с новою Молодой не только годами, но и душою; он весь исполнен благоговения к тому, что было, и веры в то, что будет. Он одинаково любит и золотой закат, и розовую зарю Одессы.

Нилус, как художник, весь проникнут тем духом, который царил в милые времена первой рисовальной школы общества изящных искусств. Искусство должно быть изящным, искусство не должно чуждаться общественности, живопись и музыка — сестры. Вот заветы, составленные сподвижниками Моранди и которым следует Нилус...

Быть может, сам того не подозревая, Нилус большой музыкант. Он певец. Певец своих настроений. Его картины — это его песни. И как всякий умный певец не ограничивается исполнением произведений только одного какого-нибудь рода, Нилус пишет все, что волнует его душу, что вызывает его лирический восторг Нилус любит и правду и сказку. И во всем, что он творит, раздаётся бодрый гимн вечной красоте..." [Дерибас Александр Михайлович. Старая Одесса. Забытые страницы: Исторические очерки и воспоминания. — Київ: Мистецтво, 2005, С. 302-305].